«Иностранцы боятся ехать в Россию. Для них это нечто страшное, медведи с балалайкой и бутылкой водки»
Алексей
ШЕВЧЕНКО
Нападающий "Рейнджерс" Павел БУЧНЕВИЧ, вызванный в сборную России, рассказал о своем сезоне в НХЛ, отношении за океаном к нашей стране и удивительной истории обмена партнера Джей Ти Миллера.
ПОСЛЕ НЬЮ-ЙОРКА – ЧЕРЕПОВЕЦ. А ЧТО?
– Сезон у вас закончился давно, а в сборную вы приехали не сразу.
– Сидел дома, в Череповце.
– После Нью-Йорка – Череповец?
– А что? Я соскучился по родным, по собаке. Вы бы видели, как меня лабрадор встречал! Жаль, что перевезти ее за океан было невозможно, но, может быть, в следующем сезоне все срастется.
– Очень хотелось бы. Я внимательно смотрел за вашим клубом после того, как вы вдруг решили "перегрузиться" и с вас сняли все задачи на сезон. Ожидал увидеть веселую безбашенную игру, но ничего подобного не было. Как со стороны партнеров, так и с вашей стороны.
– Мы довольно странно стали играть. Сочетания менялись ежедневно, иногда мне казалось, что они создаются случайным образом, как достают карты из колоды. Кроме того, у нас был не очень удачный календарь. Чаще всего мы попадали под соперников, которые бьются за место в плей-офф. С нас же все задачи сняли. Двадцать очков отрыва от восьмерки. Настраиваться было тяжело. Играли, как пойдет.
– Вы же пару матчей в центре провели. По крайней мере, все в протоколе определяли как центрального нападающего.
– Так ни разу в центре я и не сыграл, а попробовать хотелось. Может быть, не доверяли. У нас был дефицит игроков, но из "Хартфорда" подняли двух ребят. В моем же звене Владислав Наместников играл в центре.
– Ваш главный тренер Ален Виньо был уволен весьма необычно. Утром он говорил, что его точно не отправят в отставку, а вечером это произошло. Вы чувствовали, что грядут изменения?
– Ничего я не чувствовал. Но ведь получается, что если организация решила затеять перестройку, то она должна быть во всех линиях, в том числе и в тренерской. Но с игроками такие вопросы вообще не обсуждают. Узнали из новостей.
– А для вас стало неожиданным то, что вообще началась перезагрузка?
– Да. Руководству, конечно, видней, но в этот момент до плей-офф было всего три очка.
– Вам как-то объясняли?
– Говорили, будто есть чувство, что эта команда не выиграет Кубок. А в плей-офф выходить… Семь или восемь лет "Рейнджерс" попадает в плей-офф и не проходит дальше второго раунда. Надо что-то менять.
– После таких слов можно было особо не напрягаться.
– Тут другое. Там же оставалось какое-то время до дедлайна и все переживали, обменяют их или оставят. Тяжело было вообще думать о хоккее. Просыпаешься и смотришь новости, постоянно обновляешь ленту. Оставили в клубе? Не оставили?
– Мне казалось, что агенты уж точно могут предупредить вас, есть слухи или нет.
– А что агенты? Расскажу, как обменяли Джей Ти Миллера, а ведь по поводу него вообще слухов никаких не было. Ни малейших. Мы летим в Ванкувер, вай-фай есть – вся команда смотрит, как идут трейды. Возможно, только Миллер и не смотрел. И тут новости – Джей Ти обменян.
– Прямо в самолете?
– Ага, прилетаем в Ванкувер и ему уже не разрешают войти в автобус, чтобы доехать до отеля. Пришлось в гостиницу ехать самому на такси и там ждать обратный рейс.
– Здорово.
– Так что если по поводу меня и не было слухов, то это вообще ничего не означало. Когда все закончилось, то все вздохнули. Мы ведь после дедлайна четыре подряд матча выиграли.
ПОСЛЕ ПЕРЕЗАГРУЗКИ У МЕНЯ НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЛОСЬ
– Я так и не понял, как оценивать ваш сезон. Мне кажется, что вы стали более уверенным, но при этом игрового времени не прибавилось.
– По игровому времени не ко мне вопрос. Тяжело было. Вы же видели какие-то мои игры?
– Многие.
– У меня ведь все зависит от уверенности. Когда не думаешь, что ошибка приведет к последствиям в виде сокращения игрового времени, то мне гораздо легче. Но получалось все иначе. Пару матчей ты действуешь неплохо, в третьей не проявляешь себя и моментально оказываешься в четвертом звене с пятиминутным игровым временем. Это тяжело. Тем более, тебе все равно говорят, мол, где твои качества, покажи. А ты при этом проводишь на льду десять минут вместе с большинством.
– Да уж.
– Я очень доволен тем, как начал чемпионат. Но после перезагрузки у меня вообще ничего не получалось. Но я уже объяснил, почему так происходило. Постоянно сидишь напуганный, не знаешь, что тебя ждет через час.
– Как у вас строились отношения с главным тренером?
– Да он особо с игроками не разговаривал. Что-то мне на собраниях говорили о "борьбе за шайбу", но на этом все. Как-то я оказался на трибуне, хотя даже не понял причину. Был еще странный момент. Если команда уступала, то в третьем периоде я играл много. А если побеждала, то все время просиживал на скамейке.
– Как думаете, почему?
– Думаю, что это стереотипы о русских игроках. Типа, если ты из России, то не умеешь играть в обороне. Но это мне так кажется. При этом в конце сезона меня вписывали в меньшинство.
– Как это вписывали?
– Когда сочетания объявляют, то называют звенья для большинства, для меньшинства.
– И вы играли в меньшинстве.
– В том-то и дело, что нет. Команда половину периода играет в меньшинстве, я вписан во второй поток, но так ни разу и не появлялся на льду.
– Вот вы приехали домой, обняли собаку, пошли с ней гулять. Наверняка, задумывались, да как же я сыграл-то в этом сезоне.
– И нет однозначной оценки. Наверное, после сотрясения и "перезагрузки" я смотрелся неважно.
– В этом сезоне вы провели две драки. Не ожидал я от вас такого.
– Соперники-то такие же, как я, из моей весовой категории.
– Но вы отчетливо понимали, что бьетесь не с каким-нибудь Ривзом или Биексой.
– Да вообще не смотрел. Я никому не предлагал драться, все получалось спонтанно. Взять матч с "Филадельфией". Сыграл против соперника в тело, а ему это не понравилось.
– Это же был Шейн Гостисбеер.
– Ага, он мне говорит: "Давай драться". Ну, думаю, давай. Мне правда потом от доктора досталось. Я же как раз после сотрясения и ввязываюсь в драку. Прихожу в раздевалку, а он мне: "Ты что того?".
– И правда.
– Да с "Филадельфией" всегда такие зарубы. Правда, потом все смеялись над боем. Типа, встретились два тяжеловеса. Жиру подъехал говорит: "Ты чемпион в тяжелом весе". Вообще к этим дракам там так спокойно относятся. Помните, мы подрались со Стивеном Стэмкосом?
– Еще бы.
– В третьем периоде на пересменке он интересуется моим состоянием. Я отвечаю, что нормально, в ответ спрашиваю, что у него. Стивен говорит, да что-то шея побаливает. Может, кожу содрал. Нет такой злобы, типа, да ты тут умрешь, да я тебя после игры дождусь.
– Драться со Стэмкосом не каждый решится. Звезда.
– Не я стал инициатором. Хотя момент был действительно серьезный. У меня иногда в голове переклинивает – в игре с "Тампой" был как раз такой случай. Я очень жестко сыграл против Никиты Кучерова. Нет, не хотел его травмировать, ничего такого, но сыграл жестко. Стивен и вмешался.
– А чего вы?
– Да я был без шайбы, а в меня врезался Макдона. Ну и я ответил. Хорошо, что Никита не пострадал.
СНИМАЮ КВАРТИРУ ЗА СЕМЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ
– Как теперь ваш английский?
– Я все хоккейные термины знал с первого сезона. Трудно было общаться. Но сейчас подтянул, хотя фразы строю неправильно, слова местами путаю. Но теперь все гораздо лучше. Могу уже пообщаться вне раздевалки. Даже Хенрик Лундквист как-то удивился: "Ого, а ты на английском говоришь". Стали общаться больше, да и с другими ребятами тоже. Но мы, европейцы, все равно как-то больше вместе.
– В Россию не зовете?
– Они боятся. Слушайте, я сам удивлен, но для них до сих пор Россия – это нечто страшное, вплоть до медведя с балалайкой и бутылкой водки.
– Да ладно!
– А еще видео в социальных сетях, какие-нибудь дикие происшествия показывают. Они думают, что у нас везде так. Тот же Матс Зукарелло, когда играл в Магнитогорске, едва не подрался на улице. Все боятся.
– Вы до сих пор живете на Манхэттене?
– Он же большой. Просто раньше я жил ближе к центру, а там очень шумно. Рядом полицейский участок и такое ощущение, что с шести утра стрельба начиналась. Сирены, визг тормозов. Теперь переехал в другое место, недалеко от района, где были башни-близнецы.
– За сколько квартиру снимаете?
– А стоит ли говорить? Я вот отцу говорю о стоимости жилья, у него все время настроение портится.
– Скажите.
– Семь тысяч долларов. Она небольшая уютная, но цены в Нью-Йорке просто ужасные. Мои партнеры, впрочем, снимают за гораздо более серьезные деньги.
– Может быть, в другой район переехать?
– Да, и проводить в пути по два-три часа в одну сторону?
– Я знаю, что для некоторых наших хоккеистов важно, кто будет тренером команды. Вы по этому поводу переживаете?
– Ничуть не переживаю. В том смысле, что у меня еще год контракта и мне все равно его надо будет провести в "Рейнджерс". Смысл об этом думать?
– Каково это жить в столице мира?
– Вы знаете, мне очень нравится. Я люблю гулять по набережной Гудзона, там всегда какие-то сцены из знаменитых фильмов снимают. Только зимой неуютно. Ветер страшный. Но мне все очень нравится.
– В первый год была большая проблема в том, что вы жили один.
– Сейчас моя девушка приезжала. Она была три месяца, а затем ей надо было выезжать из США и снова въезжать. Но до конца регулярного чемпионата оставался месяц, и уже все понимали, что мы не попадаем в плей-офф. Так что она осталась дожидаться меня дома.
– В "Рейнджерс" появились другие русские. Веселей стало.
– Гораздо веселей. Наместников к нам перешел, Александра Георгиева поднимали.
– Наместников-то не слишком общительный.
– Нормальный он. Семьи у него нет, он все с собакой своей гуляет. У него французский бульдог. Он очень правильный парень, следит за своим питанием.
